Глава 12
В начале июля Ольга все же представила меня родителям, как раз, когда получила долгожданный отпуск. Этому событию — моему представлению, а не самому торжеству лени и долгожданного ничегонеделания — предшествовал весьма важный разговор меж нами, который мог состояться только по причине узнанного ей и мной перед ним, а незадолго до того…. Словом, эта сложная цепочка событий, потянувших одно другое, а за ним лавину последующих, оказалась весьма долгой, бурной и некоторое время швыряла нас из стороны в сторону, покуда не успокоилась. Вернее, не выдохлась, как и мы, следующие ее омутам и водоворотам. Только тогда и смогли перевести дыхание.
Все началось с ожидаемого, но совершенно неожиданного. Нашего главбуха, Ефима, взятого под стражу еще в конце марта, вдруг неожиданно отпустили, заменив арест подпиской о невыезде. Причина была, наверное, больше психологической — телефоны прослушивались, почта перлюстрировалась, а походы в магазины и встречи с друзьями тщательно фиксировались наружным наблюдением. По этой причине и было решено главбуха отпустить — чтоб он, на радостях, первым же делом отправился к предполагаемым своим подельникам, сдавая их с потрохами.
Конечно, он так не сделал, но не встречаться и молчать попросту не умел. Фима такой человек, что даже один в пустыне и то будет общаться с ветром и гадами земными, ежели найдет таковых. Надо думать, что уже через несколько дней после своего нежданно-негаданного освобождения он появился пред моими очами, предварительно послав телеграмму — помнил ведь, что со мной иначе связаться невозможно, из средств связи разве что сигнальные флажки, которые мне подарили в школе и которые я зачем-то храню в чемодане до сих пор. Вместе с набором маминых колечек в недорогой шкатулке, нечто вроде наследства. Отец хотел их сдать в ломбард или продать в комиссионку, но я отстоял, хоть какая память, а уходя, забрал с собой, кажется, больше в качестве мести.
Главбух предложил встретиться, я согласился на кафе, прекрасно понимая, что говорить нам особо не о чем — уже из детективных своих романов зная и о «хвосте», и о «коробочке», которой обычно обкладывают подозреваемых и о методах подслушивания.
Встреча вышла короткой, но содержательной, несмотря на Эзопов язык разговоров. Фима рассказал, что ему пришлось испытать, пока он сидел один в одиночке — для него испытание троекратно тяжкое, чем для любого другого, а потом поделился мыслями о Ковальчуке, настолько стремительно, что я не успел его предупредить ни о «коробочке» ни о направленных микрофонах. Московская прокуратура в этом деле могла позволить себе все.
— Я кое-что вспомнил. Мне говорили о Ковальчуке там, в СИЗО. Человек железной воли и адский аферист, но вообще вряд ли пойдет на подобное, о чем ты думаешь. А вот все сделки совершает на слово, на это же и рассчитывает от противной стороны. Больше того, наверняка у него даже записей не найдешь, если только не список должников.
— А они существуют?
— Да. Я как раз на прогулке столкнулся с одним. Реальный живой должник. Вот и думай после этого.
— Сколько должен?
— Тридцать, но раз влетел, то отдавать будет пятьдесят. Через год. Слово чести и все такое. Он не из нашей среды, вор натуральный, в законе, такого долго не продержат.
— Надеюсь, тебя тоже.
— Надеюсь, — он хмыкнул, но ничего не сказал. Зато я спросил:
— Погоди, я так понял, что Ковальчук дает в рост не только кооператорам в принципе. У него и воры в обслуге есть?
Он хмыкнул.
— Времена меняются. Возможно, сперва новый зам давал как раз всяким авторитетам, а потом уже перешел на кооператоров. Само посуди, почему бы ему не работать в этом направлении лет десять, как приличному банкиру. Он же не первый день на «Асбесте», не мог не придумать, как еще заработать.
— Да уж все сейчас зарабатывают. — как-то мрачно произнес я.
— И очень быстро, — заметил главбух. — У меня вот тоже ускорились. Суд обещают в сентябре, что успели собрать, не знаю, но кажется мало, раз я тут и с тобой общаюсь, а не со следователями.
— Рад, что ты тут, но лучше…
— Я знаю, что лучше, поэтому встречаюсь с тобой и такими как ты. Знакомыми по бывшей работе, приятелями. Я ж имею право на встречи, — он сказал эту фразу, кажется, не мне, а человеку за ближайшим столиком. Тот неохотно кивнул, утыкаясь в «Известия». — Вот именно. Еще имею право. Ну да о чем мы…, да, Ковальчук — тут видимо, какой-то другой расклад вмешался. И очень серьезный. Так что мой совет, сиди и не лезь.
Главбух выдохнул, видимо, накатившее оставляло потихоньку.
— Спасибо, я понял. Я поговорил со многими и разобрался, насколько он холодный и расчетливый.
— Именно расчетливый, как шахматист. Он играет, он азартен, но расчет превалирует, я это понял еще… давно уже. Встречался ведь.
— Спасибо, Фим.
— Да ну что ты. Мне надо было сказать. Так что даже не думай.
— Сложно, но постараюсь.
— У тебя работа, девушка. Да, я знаю. Слухи доходят. Не лезь.
На том и расстались. Человек с «Известиями» пошел следом, его компаньон на всякий случай проводил меня до автобуса. Больше я их не видел. А вот главбуха…
Я на следующий же день — благо, пятница, — поговорил с солнышком, передал беседу с Ефимом. Она тут же заинтересовалась, причем, не самим Ковальчуком, отнюдь.
— Постой. Так он работает с уголовкой? Вот те на, ни разу не слышала. А ведь не первый день под его началом. Даже странно. Сколько ж в человеке тайн. Выходит, он вполне мог надавить на этого вора в законе… твой бухгалтер точно знает, что это именно вор в законе? — я кивнул. — Надавить на него и заставить выполнить поручение. А долг тем и отдаст.
— Фима сказал…
— Твой Фима мог всего не знать. А вот такой вариант…
— Да но мы приходим к тому же, с чего и начали. Зачем все это Ковальчуку?
— Понятия не имею. Он ведет какую-то очень активную жизнь и я не успеваю ее даже замечать. Тут афера с подпольными кредитами как верхушка айсберга его других махинаций. И непонятно, насколько вглубь все это простирается. Слой за слоем, натурально, шахта.
— Не зря ж он сюда и пришел.
— И не зря копает. Видимо, очень жирные слои и много чего накопать можно. Но я тоже попробую. Правда, ну чем мы хуже.
— Да вообще-то…
— А я думаю, ничем. Поэтому будем брать и… ну ты понял.
— Хочешь сказать, надо ограбить именно Ковальчука?
— А почему нет?
— А потому что тогда нас даже посадить не успеют. Он сам разберется и с такой скоростью, что…
— Зая, — она заговорила совсем другим голосом. — Раз не судьба
